«Многим людям в России понадобится моя помощь»

Прошлый год, помимо войны и репрессий, запомнится массовыми отъездами. Спасаясь от цензуры, преследований и мобилизации, за границу отправились журналисты, активисты, мужчины, оппозиционные политики и некоторые правозащитные организации.

Но есть и те, кто остался. Например, некоторые правозащитники, рассудившие, что сейчас именно в России они нужны больше всего, ведь надежды на справедливый суд уже нет. «Вёрстка» поговорила с правозащитниками, оставшимися в России, о том, какие испытания они пережили в 2022 году и как он им запомнится.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

Саша Крыленкова, правозащитница

И до начала войны в 2014 году, и после начала полномасштабного вторжения в 2022 году я занималась одним и тем же: поддержкой активистов, правозащитников, журналистов — всех тех, кто работает и волонтёрит. В этом смысле ничего не изменилось.

Многие коллеги, с которыми я общалась, уехали. Но появилось много новых. Чем больше потребность в помощи, тем больше людей готовы её оказывать. Появились огромные движения, помогающие украинцам, оказавшимся в России. Политзаключённых как раньше поддерживали, так и сейчас продолжают. Но исчез институциональный сектор — уехали организации, крупные медиа.

Думаю, пока этого не произошло, мы даже не понимали, как много существовало разной помощи, как легко было найти адвокатов, врачей, журналистов. А теперь большая часть этих специалистов исчезла, и это стало очень ощутимо. Стало не хватать адвокатов, помогающих организаций. Это тяжело. Бывает ощущение, что по людям ударила не столько сама война, сколько отсутствие базовой поддержки. Страшная штука — когда понимаешь, что ты сам по себе, за твоей спиной никто не стоит.

Думаю, это сейчас общее ощущение для всех активистов. При этом они продолжают делать довольно много всего. Например, я знаю волонтёрское движение помощи украинцам, которое насчитывает десятки тысяч людей по всей стране. Они помогают приехать, уехать, помогают с вещами.

Но вот это ощущение — как будто нас во всём бросили — сильно усложняет работу. Чтобы помогать другим, надо быть хотя бы в минимально устойчивом состоянии. А сейчас всё у всех непредсказуемо, непонятно. Нет никаких правил игры, только всеобщая невротичность.

Что касается моих личных ощущений и перемен, то я мало что могу сказать. Мужчины в семье все уехали. Ёлку я не наряжаю. Вся моя жизнь уже долгое время состоит из того, что я делаю. Ситуация в активизме и правозащите, которую я описала, — это и есть сейчас то, что у меня происходит.

Конечно, постепенно смещается фокус в работе. Раньше я в основном помогала политзаключённым, а сейчас добавились украинцы, находящиеся в России. Случилась большая беда, трагедия, и с ней надо жить. «Рок-н-ролл мёртв, а мы почему-то нет», всё вокруг мертво, а мы — нет. Значит, надо что-то делать.

Ещё в этом году стало очень сложно говорить. Я человек по жизни довольно публичный, пишущий. Но с 24 февраля я почти не давала интервью, а написать что-то тяжело, даже пост в фейсбук. Не из-за цензуры. Просто не очень понятно, что говорить.

Кажется, мы все с началом полномасштабной войны оказались в одной реальности. Раньше кто-то не верил, что она наступит, кто-то кому-то что-то пытался доказать, и вот мы все в ней. Никто не считает, что нет войны, политзаключённых, пыток.

Я вчера ехала в поезде, и соседка спросила, чем я занимаюсь. Я ответила, что работаю с делами, которые связаны с пытками. Она сказала: «Ой, наверное, у вас сейчас очень много работы». Просто женщина, никак не связанная с этой сферой. Раньше такого не было. Мне отвечали: «А что, правда, сейчас такое бывает?». Теперь никому ничего не надо рассказывать и доказывать. Можно только поспорить об отношении к происходящему.

Теперь всем остаётся только жить в предлагаемых обстоятельствах. Никто не обещал, что это будет легко. Наверное, мне немного легче, чем многим, потому что я в этой реальности уже очень давно. Мне 43 года, это не первая война на моей памяти, хоть и самая крупная. А вот люди, для которых эта реальность стала открытием, мучаются больше.

Но я точно знаю, что всегда помогает. Помощь тем, кому ещё хуже. Поддержка тех, кому тяжелее. Ещё стабилизировать психику помогают разные бытовые ритуалы. Может, когда-нибудь я запишу истории об этих ритуалах. Например, я знаю людей, которые договорились по воскресеньям есть блины. Что бы ни случилось, они знают, как начнётся их воскресное утро. А вот я регулярно хожу по улицам 9 километров и в это время не отвечаю на сообщения. Надо, чтобы было, за что уцепиться: ритуалы, семья или работа, от которой не тошно.

А ещё помогает сделанный выбор. Когда ты не мечешься: то ли уезжать, то ли оставаться. Быть в растерянности — очень тяжело. А когда решение принято, намного легче.

Главное — принять: хорошо не будет. Не надо ожидать, что ты в себе что-то подкрутишь — и всё изменится. И не стоит ожидать от себя больше, чем вы в состоянии сделать.

Конечно, я рассматриваю вариант в будущем всё же уехать. Но я буду готова сделать это только в трёх случаях. Первый — если я пойму, что здесь я больше ничего не могу сделать. Второй — если буду точно знать, что завтра за мной придут и я окажусь в тюрьме. Но такой вариант маловероятен — у нас редко бывает так, что кто-то заранее в курсе.

Третий вариант — непреодолимые личные обстоятельства. Бывают такие, например, если близкий человек заболел и не может получить лечение в России или если в другой стране я срочно нужна.

Но ничего из этого пока не случилось. Значит, и ехать мне некуда.

Максим Гребенюк, адвокат, автор телеграм-канала «Военный омбудсмен»

Я занимаюсь военными делами — помогаю действующим военнослужащим, призывникам, мобилизованным. Этот год выдался очень тяжёлым, много обращений, много нервов, боли, страданий людей. Увеличилась нагрузка. При этом было много работы, которая не привела к ощутимым результатам. Это тяготит.

По-настоящему трудно было заниматься делами по выплатам за ранения. Допустим, военнослужащий вытаскивал раненого и потянул руку. Ему ставят нейропатию локтевого нерва, говорят, что в шейном отделе у него давно есть остеохондроз, поэтому никакой компенсации не положено. Судимся, пока безрезультатно. Очень много процессов, много ходатайств заявлено, но ничего не получается. Обращений по подобным делам у меня сейчас около 30.

Ещё был сложный и громкий кейс с «печатью отказника». Контрактнику в военный билет поставили отметку: «Склонен к предательству, лжи и обману». Очень много было заседаний — сначала в Рязанском гарнизонном военном суде, потом там был представлен некий секретный документ, и дело передали во 2‑й Западный окружной военный суд. В конце концов мы победили — печать отменили.

Отдельная тема — контрактники и мобилизованные, которые сидят в подвалах за отказ от участия в боевых действиях. Очень тяжело людей оттуда вытащить. Считается, что они там находятся в «центрах по поддержанию боевой готовности» и проходят «реабилитацию». Такова позиция нашего Министерства обороны и органов военной прокуратуры. На самом деле люди там незаконно лишены свободы и подвергаются психологическому насилию. Так было и в Брянке летом, и в Зайцево. Помогать решать эту проблему органы не спешат. Грустная история.

Родственники пишут заявления, но они слабо помогают. В органах к этому скептически относятся. Там считают: родные понятия не имеют, что происходит в этих подвалах. Мама или жена просто наплакала себе в подушку тревожные мысли, распереживалась. На обращения дают банальные отписки.

Куда лучше, когда человек сам освобождается из подвала, пишет заявление, называет в нём фамилии. Тогда люди, ответственные за это насильное удержание, хотя бы начинают шевелиться. Но никого из виновных пока так и не удалось привлечь к уголовной ответственности.

Когда в июле стало известно о Брянке, один из моих доверителей подошёл к вопросу очень серьёзно. Пока он ещё сам был в «лагере» для отказников, он ходил и переписывал фамилии — порядка 70 человек занёс в список. В итоге их отпустили. Это был успешный кейс, когда наша работа действительно дала результат.

Что мне помогает держаться в этом году? Карибский ром у меня в столе. Шучу. На самом деле поддерживает осознание того, что я делаю полезную работу. Мне важно, что люди с моей помощью добиваются соблюдения своих прав.

Думаю, если я уеду, то не смогу помогать людям так эффективно. Поэтому я остаюсь в России. Здесь я могу лично принимать участие в судах. Мне кажется, за границей моё мнение как юриста станет менее ценным. Когда человек «оттуда» даёт советы, они воспринимаются иначе. Так что я остаюсь — до тех пор, пока у меня нет острой необходимости спасать себя.

Василий Дубков, адвокат из Новосибирска, сотрудничает с ОВД-инфо

24 февраля 2022 года я понял: многим людям в России понадобится моя помощь. И я с самого начала готов был её оказывать. Заготовил ордера, бланки ходатайств. Каждую субботу приезжал в офис и готовился к тому, что люди, возможно, выйдут на протесты. Я и сейчас остаюсь в стране именно поэтому. Чувствую, что должен помогать.

Всё происходящее я воспринимаю близко к сердцу. У меня ведь ребёнок живёт в Украине, вместе с бывшей женой. Сейчас они выехали в другое государство — туда, где хотя бы не бомбят.

Я сотрудничаю с ОВД-инфо где-то с января 2021 года — с тех пор, как прошли «дворцовые» протесты Навального. На меня повлияли расследования его команды и события, которые за ними последовали. Что-то переключилось в голове, перевернулось. Появилось желание приносить пользу, вносить вклад в то, чтобы ситуация в стране изменилась. После 24 февраля клиенты ОВД-инфо стали у меня основными. Сейчас у меня в работе больше 300 дел, связанных с участием новосибирцев в антивоенных акциях.

В Новосибирске довольно мало адвокатов, которые готовы помогать задержанным после протестов. Меня это удивляет. Мне кажется, это самая адвокатская из всех адвокатских работ, она напрямую связана с защитой прав граждан — тех, что прописаны в Конституции. По-моему, это самое полезное и достойное дело — защищать права тех, кто не виновен и не совершил преступлений.

В Конституции написано, что у нас в стране свобода слова и каждый имеет право собираться вместе с другими мирно на публичные акции. На практике происходит совсем другое: всё перебивается нормативными актами, которые по весу меньше, чем Конституция Российской Федерации. И в суде оказывается, что нет у тебя никакого права и свободы собираться мирно на улице, и ты, оказывается, нарушитель и должен быть привлечен к административной ответственности, и тебе присудят существенный штраф.

Когда появилась статья в УК РФ за дискредитацию использования вооруженных сил Российской Федерации, у меня появились подзащитные, проходящие по этой статье. Она мне очень и очень не нравится, я считаю, что она противоречит Конституции Российской Федерации, и думаю, что мы с ней должны бороться. Я мечтаю о том, что её в скором времени просто не будет существовать, и тогда все люди, которые были привлечены к ответственности по ней, будут реабилитированы.

Например, одна из моих подзащитных стояла с плакатом «Войне нет оправданий», и её задержали. Судья согласилась со мной, что надо назначить лингвистическую экспертизу. И — о чудо! — в заключении эксперт ГУ МВД России написала, что в этой фразе нет негативных сведений о вооружённых силах Российской Федерации. Можно было бы предположить, что судья примет решение о прекращении дела, а с девушки снимут обвинения в правонарушении. Но не тут-то было. У нас обвинительное постановление. Конечно, мы будем его обжаловать. Что плохого во фразе «Войне нет оправданий»? Кого она дискредитирует?

Другой молодой человек 6 марта вышел на площадь Ленина с плакатом, на котором была цитата из произведения Виктора Гюго. Гюго был французом, он не был знаком с вооружёнными силами Российской Федерации и дискредитировать их своим произведением «Дела и речи» никак не мог. Но судья выкрутился и указал, что привлекает парня за маленькую надпись «Нет войне» в левом нижнем углу плаката. Парня, студента, оштрафовали на 30 тысяч рублей по ч. 1 ст. 20.3.3 КоАП («дискредитация» ВС РФ).

Люди, выходя на улицу, реализуют своё конституционное право. Суд и полиция должны стоять на страже этого права. Почему они борются с ним? Может быть, есть какая-то секретная Конституция? Всё переворачивается с ног на голову, это абсурд, и я пытаюсь с ним бороться.

Конституция — это не какие-то западные ценности, это общечеловеческие, естественные права. В каждом процессе я ссылаюсь на Конституцию и проверяю, существует ли она только для меня или ещё и для этого конкретного правоприменителя, судьи, облачённого в мантию.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

Мари Давтян, адвокат, правозащитница

Это год стал для меня, как и для всех, страшным, тяжёлым и безрадостным. Россию выгнали из Совета Европы, страна, по сути, отказывается выполнять международные обязательства. Расцветает маскулинность, агрессивность в обществе, и это, конечно, влияет на жизни людей и на уровень насилия внутри страны.

В этом году мне особенно запомнились два кейса, которые мы вели в Консорциуме женских неправительственных объединений. Первый — дело Елены Манько. Она подвергалась домашнему насилию, её муж — священник — незаконно госпитализировал её в психиатрический стационар, где она провела почти месяц. Елену даже не вызывали в суд. Судья вынес решение о её принудительной госпитализации, не взглянув на женщину.

Теперь она вынуждена бороться за право воспитывать своих детей, оспаривать незаконную принудительную госпитализацию и доказывать, что у неё нет серьёзного психического расстройства.

Я считаю это дело показательным. На его примере мы видим, как работает стигма в отношении людей, имеющих хоть какое-то психическое расстройство. Как это влияет на их жизнь, как легко можно использовать любые проблемы с психическим здоровьем для оправдания домашнего насилия, манипуляций и тотального контроля, как легко можно практически любого человека принудительно госпитализировать в психиатрический стационар. Дело очень сложное, но я надеюсь, что в следующем году оно разрешится в нашу пользу.

Сейчас в отношении мужа Елены возбуждено уголовное дело о распространении информации, затрагивающей тайну личной жизни, — он писал в соцсетях о её якобы диагнозе.

Второе запомнившееся дело — мы ведём его с 2021 года — о том, как мужчина, применявший насилие к своей жене, преследовал её после расставания и даже взял в заложники её сына от первого брака. Затем он четыре часа стоял на карнизе балкона вместе со своим младшим сыном и угрожал выбросить ребёнка с балкона, если женщина не приедет и не поговорит.

Для нас это тяжёлый кейс. По делу о покушении на убийство ребёнка присяжные вынесли оправдательный приговор. Мужчина, который четыре часа подвергал ребёнка прямой угрозе жизни, по версии присяжных, не совершил вообще никакого преступления. Мы, конечно, обжалуем этого приговор. Но мне кажется, это яркий пример того, что общество воспринимает детей как собственность. Если бы этот мужчина попытался выкинуть из окна чужого ребёнка или если бы он требовал самолёт и миллион долларов, а не разговор с бывшей женой, в отношении него возбудили бы дело о захвате заложника. Но когда речь идёт о сфере семейных отношений, сразу оказывается, что это не преступление, а семейная разборка.

Мы с коллегами остаёмся в России и работаем в России, потому что все наши потерпевшие находятся здесь. Через нас каждый год проходят тысячи потерпевших. Ежегодно сотни наших юристов дают тысячи консультаций и сопровождают десятки уголовных дел. Мы будем оставаться и работать до тех пор, пока это возможно.

И именно работа помогает нам справляться в нынешней ситуации. Работы так много, что рефлексировать некогда.

Обложка и иллюстрации: Екатерина Дериглазова

Редакция «Вёрстки»